Он нашел ее на дне коробки со старыми университетскими конспектами. Аудиокассета. Дешевый прозрачный пластик, бумажный вкладыш с выцветшими фиолетовыми чернилами. Ее почерк. Немного наклоненный влево, с крошечным сердечком, нарисованным вместо точки над «i» в слове «Nothing».

Он не видел эту кассету лет двадцать. Думал, что давно выбросил. Или потерял. Наверное, он просто хотел, чтобы она была потеряна.

На вкладыше был только треклист. «Сторона А». Никаких имен. Никаких дат. Они не были нужны. Он помнил все. Помнил, как она записывала эту кассету, сидя на полу в его комнате, сосредоточенно нажимая на кнопки «Rec» и «Pause» на старом магнитофоне. Каждая песня была сообщением. Обещанием. Признанием.

Он повертел кассету в руках. Она была легкой, почти невесомой. Странно, как такая маленькая вещь может хранить в себе столько боли. Он прокрутил пальцем одну из катушек. Лента внутри лениво сдвинулась.

Все эти годы он научился обходить эту память. Как обходят опасный, полуразрушенный дом. Он знал, что он там, в глубине, но никогда не подходил близко. Не заглядывал в окна. Слишком много сквозняков. Слишком много призраков.

А сейчас он держал в руках ключ от входной двери.

Он оглядел свою пустую, тихую квартиру. У него не было ничего, на чем можно было бы это проиграть. Он усмехнулся. Время само позаботилось о том, чтобы некоторые двери оставались закрытыми. Он мог бы просто положить кассету обратно в коробку. Забыть еще на двадцать лет. Это было бы самым разумным решением.

Вместо этого он надел куртку, сунул кассету в карман и вышел на улицу.

Он нашел его в комиссионке на другом конце города, среди пыльных видеомагнитофонов и старых радиоприемников. Маленький, потертый кассетный плеер. Walkman. Он купил его, не проверяя, вместе с парой таких же старых батареек.

Вернувшись домой, он не стал включать свет. Сел в кресло у окна. Вставил батарейки, услышал, как внутри зажужжал моторчик. Открыл крышку плеера. Тихий щелчок. Он вставил кассету, и пластиковая дверца закрылась с глухим, финальным звуком. Он надел наушники.

Пальцы дрогнули, прежде чем нажать на кнопку «Play». Он нажал.

Сначала - змеиное шипение ленты. Потом - неровный, немного «плывущий» звук пианино. Первая песня. Та самая.

И боль вернулась.

Но это была уже другая боль. Не та, острая, подростковая, которая разрывала его на части. Та боль кричала. Эта - молчала. Она не была раной. Она была шрамом. Она не болела - она просто была. Напоминала о том, что когда-то здесь было что-то живое. Что-то настолько настоящее, что, умирая, оно оставило после себя вечный, фантомный след.

Музыка играла. Одна песня сменяла другую. Он сидел неподвижно, глядя на огни ночного города. Он не плакал. Он просто слушал. Он позволил призракам войти. Они ходили по комнате, садились рядом, смотрели на него ее глазами. И впервые он не пытался их прогнать.

Кассета доиграла, механизм щелкнул и в наушниках воцарилось шипение - звук дороги, пройденной до конца. Он посидел так еще мгновение, а потом медленно, словно боясь спугнуть что-то важное, снял наушники.

Комнату наполнила тишина. Но она была другой. Густой, спокойной, живой.

Боль не ушла. Она просто перестала кричать. Улеглась внутри, как тяжелый, но гладкий камень на дне реки.

И в этой новой, настоящей тишине, он наконец услышал. Не музыку. Не прошлое.

А себя.