Ольга стояла в очереди на АЗС с пистолетом в руке. Бензиновым. 95-й.

В другой руке - грудь. Левая. К ней присосался трехмесячный Ваня, пристегнутый какой-то хитрой системой ремней, превращающей материнство в экстремальный спорт.

Бак показывал 23 литра 38 копеек, когда Ваня вцепился зубами. У него резались зубы - в три месяца, сука, как у акулы. Ольга взвыла и дернулась. Пистолет выскочил. Бензин полился на асфальт.

- МАТЬ! - заорал мужик от соседней колонки. - ТЫ ЧЁ ТВОРИШЬ?!

Ольга смотрела, как радужная лужа расползается под её кроссовками за 10 тысяч (последняя покупка из прошлой жизни, когда она была человеком, а не молочной фермой).

Ваня отпустил сосок и заржал. Не засмеялся - именно заржал, как маленький конь. От его хохота у него из носа полезли пузыри.

Ольга почувствовала, как у неё тоже лезут пузыри. Только из глаз. Она стояла по щиколотку в бензине, с голой грудью (Ваня стянул футболку вниз), и ржала.

- Вы ебанутая? - спросил мужик уже тише, отступая.

- ДА! - крикнула Ольга. - Я ЕБАНУТАЯ!

Это было освобождение. Как будто она наконец призналась в том, что скрывала. Она - ебанутая мать, которая заправляется с ребенком на груди. Которая вчера ела суп прямо из кастрюли, стоя над раковиной, потому что Ваня спал только в вертикальном положении. Которая неделю не мыла голову и пахнет как…

Как молоко и бензин.

Святая корова на нефтяной игле.

К ним подбежал охранник. Молодой, с прыщами. Увидел грудь Ольги, покраснел, отвернулся.

- Э… надо… это… пожарных…

- Не надо, - сказала Ольга, заправляя грудь обратно. Ваня возмутился, но она сунула ему палец. Он присосался к пальцу с энтузиазмом пиявки. - У меня есть песок в багажнике. Детский. Для песочницы.

Она достала пакет. Высыпала песок на лужу. Песок был с блестками - «волшебный», как обещала упаковка. Теперь бензиновая лужа сверкала, как дискотека в аду.

Мужик от соседней колонки подошел ближе. Теперь он смотрел на неё не со страхом, а с интересом. Как на животное в зоопарке. Редкое. Вымирающее.

- Первый? - кивнул он на Ваню.

- Третий, - соврала Ольга. Просто чтобы увидеть, как у него отвиснет челюсть.

Отвисла.

Ваня выплюнул палец и сказал:

- Агу.

Но прозвучало это как «Fuck you».

Ольга расплатилась за бензин (и за пролитый тоже). Села в машину. В салоне воняло: подгузник, прокисшее молоко, остатки банана трехдневной давности, засохшие где-то под сиденьем.

И бензин. Теперь еще и бензин.

Она завела мотор. В колонках играл Eminem. Ваня задергался в такт. У него было чувство ритма. В три месяца. Может, он станет музыкантом. Или наркоманом. Или музыкантом-наркоманом. Или бухгалтером, который по пятницам поёт в караоке.

Ольга выехала на трассу. Солнце било в лобовое. Ваня жевал свою ногу (как он вообще её достал?). На светофоре она посмотрела в зеркало.

У неё на щеке был отпечаток Ваниной ладошки. Бензиновой. Блестящей от песка.

Она выглядела как воин. Или как клоун. Или как воин-клоун. Или как мать.

Всё сразу.

Она включила поворотник налево, хотя дом был направо. Потому что слева был McDonald’s. И ей хотелось картошки. Прямо сейчас. Больше, чем быть хорошей матерью. Больше, чем быть нормальной. Больше, чем быть.

Просто картошки.

Ваня заснул, всё еще держа ногу во рту. Святой младенец-акробат.

Ольга подъехала к окошку МакАвто.

- Добро пожаловать в McDonald’s, - сказал подросток в наушнике. - Что будете заказывать?

- Большую картошку, - сказала Ольга. - И… счастье. Если есть.

Подросток помолчал.

- Хэппи Мил?

- Да, - сказала Ольга. - Именно это. Хэппи блядский Мил.

И заплакала. И засмеялась. Одновременно.